Басни южных морей

На рее болтался толстяк Оливер. В его тени трое матросов, переругиваясь, играли в кости. На палубе боцман стирал стаксель, поминутно чихая от патентованного порошка. Переминаясь с ноги на ногу, в углу всхлипывал юнга. Два дня назад его поставили в угол за то, что он выпил полбочонка муската, и команда осталась за завтраком без сладкого. Корабельный попугай лузгал семечки и безуспешно пытался произнести букву «Ъ». Вахтенный вслух размышлял о русалках, морских дьяволах и родственниках капитана. Корабельные крысы собрались на очередное обсуждение плана эвакуации. Капитан стоял на носу судна и смотрел вдаль. Его рука покоилась на плече красавицы Лолиты, прибитой к форштевню. Близилось время обеда.

«Вижу парус!» — крикнул из угла юнга. Пираты сгрудились у борта. На горизонте белела пирамида парусов испанского галеота. Крысы мелкими перебежками начали просачиваться из трюма в шлюпки. «Поднять грот, марсель и стаксель! Поднять все, что есть! Готовиться к бою!» — командовал капитан. «Сэр, стаксель в стирке!» — начал было боцман, но, дрыгнув ногами, затих. «Порох, где порох, канальи?» — заорал третий канонир. В суматохе корабельный кот спешно дожевывал попугая. «Звезда Люксембурга» настигала добычу.

Вскоре чугунный мячик поднял столб воды перед носом галеота. Больше пороха не было. Но, к счастью, на галеоте спустили флаг и легли в дрейф.

«Эй, на галеоте! Всем на реи!» — в юношеском запале гаркнул капитан, но, вспомнив о благородстве победителей, смягчился: «Черт с вами, прыгайте за борт!» Вместо этого на галеоте стали спускать шлюпку и выкинули сигнал с просьбой разрешить добраться до ближайшего необитаемого острова, обязуясь дать на 15 лет подписку о невыезде.

Через два часа на галеот отправилась призовая команда из тринадцати самых отъявленных негодяев. При осмотре судна было обнаружено триста пятьдесят комплектов постельного белья, проштампованного одним и тем же штемпелем и заплесневелая стaрушка.

«Ой, милыя, ой, родныя! Не губите, соколики! Не виновна я! Все он, аспид, змий болотный! Там он, я его уж ухватом-то приголубила, лежит теперь, отдыхает» — и старушка засеменила к кубрику.

Шестое чуство подсказало морским бродягам, что на судне еще кто-то есть и они попятились к борту.

«Шевелись, кровопивец!» — старушка вытолкнула кочергой на палубу дородного мужика с широченной смоляной бородой, не иначе как купца первой гильдии, с руками, связанными гербовыми наволочками.

Купца скормили акулам.

«Ой, светики мои, соколики!» — старушка взяла на два тона выше — «Не губите вдовушку, век служить буду! Я и полу помою, и бельишко простирну.» «И впрямь, возьмем развалину» — предложил Чарли, у которого на следующий день была вахта. На том и порешили.

Прошел месяц.

На реях было людно. Трое матросов, сгрудившись на крохотном солнечном пятачке, засыпали в ствол мортиры чернозем. Рядом лежал приготовленный к посадке кустик герани. На полубаке боцман покрывал парусину вензелями. В углу стоя спал юнга. Его зареванное лицо отдыхало. Почему он там стоял, никто уже не помнил. В клетке попугая чирикала канарейка. Вахтенный, как угорелый, бегал о палубе со здоровенными жестяными ведрами. В трюме, обнявшись, плакали две последние крысы. Пахло дустом. Капитан гладил их по головам и пытался, как мог, утешить.

«Так, парни, живо все наверх!» — прервал его тяжкие раздумья фальцет старушки. Капитан судорожно схватил веник, подмел место, на котором сидел, и бросился наверх.