Ноги
Людочке не очень нравились ее ноги. Временами она их абсолютно искренне ненавидела. Однако, оказавшись без ног, она почувствовала себя — ну, как будто не в своей тарелке, словно, ну просто как без рук.
Сначала она попыталась вспомнить: встала она накануне явно не с той ноги, целый день крутилась, как белка в колесе, и к вечеру не чуяла под собой ног от усталости. Так что добравшись до дома, она просто свалилась спать без задних ног.
Но ведь только вчера вечером все, и ноги в том числе, были при ней. Но вспоминая задним числом взгляд менеджера рекламного агентства, куда она ходила устраиваться на работу, Людочка похолодела. «Вот где собака зарыта!» — решила она и, не разбирая дороги, бросилась туда.
Однако собаки-охранники только лаялись и даже разговаривать не захотели с разгневанной Людочкой. Один, почеловечнее прочих охранник, мялся с ноги на ногу, глядя на нее пренебрежительно свысока. «Извини, — сказал он наконец, — бывает. Им только ноги твои и приглянулись». Людочке пришлось добираться домой без своих двоих.
Дома было так грустно, так одиноко, Людочка чувствовала себя оставленной. Она страдала. Она всегда страдала из-за своих ног, не верила в их привлекательность, мучила их каждый день своим неверием, но и сама-то, сама она, дура, мучалась ради них, сидела на диетах, на изнурительных физических упражнениях, и все только ради их блага! Ради их будущей красоты! А они… Бросили ее, ступили сами на большую дорогу жизни, а Людочка теперь по боку? Выпестовала их, вырастила… И что она получила взамен?
Смахнув слезы, Людочка отправилась к своему старому приятелю, но там… — ее друг расположился в кресле, а на его коленях, как ни в чем ни бывало, устроились, кто бы вы думали, ее ноги собственной персоной! Со стороны они прекрасно выглядели, были ухожены, уложены, и, судя по всему, замечательно себя чувствовали. И нагло кокетничали с бывшим ее приятелем, игриво поводя носочком по его носку! «Что ты делаешь? — разрыдалась Людочка. — Как ты собираешься с ними жить? Разве ноги, одни ноги, могут дать тебе счастье?» — плакала она, заламывая руки. «Ради таких прекрасных ног я готов пожертвовать всем», — ответил тот, не переставая поглаживать затянутую в игривый кружевной чулок ногу. «Но что ты будешь делать с ними? О чем вы будете разговаривать? — вопрошала наивная Людочка, — они же безграмотные, даже читать не умеют!». Приятель молча выставил Людочку вон.
С этого дня жизнь ее покатилась под откос. Она махнула на себя рукой, пошла по наклонной плоскости и просто-напросто опустилась. Ноги же ее, напротив, понемногу встали на ноги, стали выходить, а после и сами начали принимать у себя. Слава об их приемах выплескивалась на страницы бульварных журналов, и в таком, невероятно искаженном виде, доходила и до Людочки.
Они продолжали расти, и вскоре уже входили в десятку самых длинных ног планеты. Известность их росла вместе с ними: они снимались в кино, для начала в эпизодических ролях в боевиках и легкой эротике, а также исполняли рэп в навороченных клипах, где их, искаженных компьютером почти до неузнаваемости, с трудом можно было узнать.
Однако жить они предпочитали хоть и со вкусом, но скромно, отнюдь не на широкую ногу, давали мало интервью, а на вопросы назойливых бульварных журналистов предпочитали таинственно отмалчиваться.
Вероятно поэтому некая набирающая влияние политическая партия, что ратовала за чистоту нравов и разделение полов (или за чистоту полов и разделение нравов, кто его разберет), привлекла их к политической деятельности. Ноги стали участвовать в политических шоу — выходили на митинги, демонстративно, хотя и с непривычки не всегда в ногу, вышагивали во главе колонны, зачастую поднимались на трибуны, и хотя держались не в первых рядах и скромно помалкивали, явно претендовали в политический Олимп.
Однако по косвенным признакам можно было догадаться, что не все обстоит гладко. И однажды Людочка получила письмо, отпечатанное на дорогой тисненой бумаге. Штамп в правом углу гласил, что отправлено оно было из ног-пресс-бюро, а отпечатанный на бездушном принтере текст рыдал о тяжкой доле в мире высокой моды и политических шоу. Ноги жаловались Людочке, что они себе не принадлежат, пинали на изнурительную жизнь и сожалели об утраченных прежних временах, когда они были вместе. Внизу листа отпечатался фиолетовым большой палец, и Людочка целовала это казенное факсимиле, пока не затерла его до дыр.
С этих пор она стала следить за их карьерой, не то радуясь за них, не то ожидая, когда они наконец споткнутся и упадут. И увидев на первой полосе одной бравой газетенки фотографию правой ноги, одиноко бредущей по пустой и тягостной дороге, она почувствовала странную смесь восторга и жалости. «Они разошлись», — гласил аршинный заголовок. На другой день, правда, оказалось, что это был не то рекламный трюк, не то грубая фальсификация, и Людочка вместе со всей страной рыдала от счастья, узнав о воссоединении любимых ног.
А те все шли вверх, в гору, и вот на вершине своей карьеры они все-таки собрались на тот треклятый Олимп — налегке, в полном одиночестве, по тропе, на которую еще не ступала нога человека.
Авантюра эта закончилась крахом. Наверху оказалось холодно и ветрено, а на площадке, где ноги планировали заночевать, некуда было и ноге ступить. В результате с восхождения вернулась только одна, левая, несчастная, замершая и посиневшая нога, сразу утратившая весь шарм и лоск.
Когда гул утих, обнаружилось, что ни рекламные агентства, ни партийные лидеры уже у нее в ногах не валяются, и нога надломилась, попросту сломалась. И все же она была слишком горда, чтобы первой позвонить Людочке, и та, добрая душа, сама приехала за ней и взяла к себе.
Она делала ей ножные ванны из ромашки, обкладывала подушками и грелками, и нога потихоньку оттаяла, и даже привязалась к Людочке. Они стали совершенно неразлучны, и, выходя гулять, Людочка теперь обязательно кличет свою ногу, и та повсюду следует за ней.