* * *
— Иннокентий, — спросил я у Кеши, — почему они все плачут?
— Не знаю, — ответил Иннокентий, — я через противогаз соображаю плохо.
— Иннокентий, — сказал я Кеше, — мне кажется, они все плачут, потому что ты балуешся с бромацетоном!
— Какие пустяки, — ответил Кеша, и начал баловаться с ипритом.
— Кеша! — не выдержал я, — ты думаешь, если ты в противогазе, тебе все позволено?
— Я не думаю. Я наглею от сознания собственной безнаказанности, — ответил Кеша и запустил рентгеновскую трубку.
— Ну, Кеша, смотри в сторону, — сказал я Кеше и врубил ток. Вырубился свет. Кеша не остался в долгу. Вообще, никому мало не показалось.
Дискотека, в частности, судорожно дернулась и потемнела.
— Весна — пора любви, — сказал я Кеше.
— А дискотека — ее рассадник, — добавил Кеша, сливая в провал потолка последние капли иприта.
Сделалось заметно тише. Щелкали одинокие кнопки. На месте корпуса стало как-то особенно, по-весеннему светло. Иннокентий вздохнул, улегся на землю ногами к встающему солнцу и хмуро заплакал от счастья.