Если б у меня достало сил, я рассказала бы тебе об одной глупой женщине. «Глупая женщина — это тавтология», — говорила я когда-то давно, но она, пожалуй, обиделась бы на сию незатейливую шутку. Она вообще шуток не понимала и обижалась там, где я предпочитала смеяться. В ее жизни все было трагично и всерьез. Может быть оттого, что серьезных проблем у нее не было. Как не было и дел. Но она обожала искать проблемы там, где я старалась находить решения. Еще она рыдала и заламывала руки, когда я считала недопустимым что-либо, кроме молчания. Да и радовались мы с ней по-разному, и всегда — различным обстоятельствам.
Конечно, мы были родственницы. Чтобы ненавидеть женщину, глупой женщине непременно требуется родственник — отец, друг, брат, Ален Делон — кто-нибудь неподеленный, с твердым взором и крепким торсом, кто-нибудь, чтобы красить ногти ядом и улавливать движение голодным взглядом из-под накрашенных ресниц, позабыв о подлинном родстве.
А потом она написала роман. И там была я, такая жадная дура, неспособная и не желающая ничего сотворить. Дорогая, но это тупик. Давай сыграем в другую игру: я напишу рассказ о тебе. И в моем рассказе ты будешь изысканной и изящной, с гладкими плечами и умными речами, и напишешь роман обо мне. И пусть, позволь мне слегка подправить твое сочинение, в этом твоем романе я буду танцевать под луной и писать стихи. О тебе. О том, как ты пишешь роман, а может быть, ткешь полотно, глядя сквозь зеркало на заоконную даль и не смея выглянуть наружу из высокой башни, и рисунок растет под твоими умелыми пальцами, день за днем один и тот же рисунок — тонкая девушка, танцующая под луной и поющая о деве из Шалота.
Но прости — я чересчур устала в моих обычных домашних делах и невыдуманных обязанностях, чтобы и дальше вспоминать тебя, множа эту дурную бесконечность, и у меня нет сил даже на маленький рассказ о тебе, бедная моя сестра, так и не увидевшая Ланселота.